Дневник Харлин Квинзель, 6 октября 1982
«Практика в лечебнице Аркхем, день 24й
Тест на установление диагноза прошёл успешно, во всяком случае, мистер Оливер сказал, что я справилась и готова к тому, чтобы взять своего первого пациента. Распределение в понедельник. Немного боюсь волнуюсь. Чак, Лора и Лиам снова говорят о моём отце. Им бы самим подлечиться не ме…»

- Смотрите-ка, Квинзель ведёт дневник, - в насмешливо-умилённом жесте склоняет голову набок Лиам. На его глупую шутку тут же отзываются смешками Чак и Лора. Он не успел прочитать ничего, я захлопнула дневник сразу, как только услышала первые нотки его мерзкого голоса.

- То, что мы рекомендуем делать пациентам, не мешало бы попробовать делать самим, - спокойно отвечаю я, хотя внутри меня всё клокочет. Я прижимаю дневник к груди, предугадывая психологию поведения – ему очень интересно, что я там написала, ему очень интересно, пишу ли я о нём. А я иногда пишу…

«… Однажды Марта сказала, что Лиам просто хочет меня, я ответила, что он сдохнет девственником…»

- Папочка посоветовал? – Дружный смех. Их любимая шутка, никогда не надоедает. С первого курса только и разговоров. Им претит сама мысль о том, что я могу быть лучше и умнее их, им гораздо проще приписывать мои заслуги кому-то другому. Я не отвечаю, уже давно, а они всё не успокаиваются. Я называю это запоздалой остановкой в развитии, к сожалению, запереть их в одной из палат по этому поводу не представляется возможным.

Стук моих каблуков гулким эхом отражается от белых стен коридоров Аркхема. Это место вызывает у меня противоречивые чувства постоянного напряжения и полной безопасности. Громкие, но неразборчивые звуки прямо по коридору заставляют меня замедлить шаг. Из комнаты одного из психиатров четверо санитаров выводят пациента. Он смеётся. От этого смеха мурашки пробегают по всему телу,  я прижимаюсь спиной к стене, пропуская процессию. Поравнявшись со мной, пациент перестаёт смеяться и, чёрт бы его побрал, лучше бы он продолжил. От установившейся тишины становится ещё более жутко. Я знаю его. Все его знают, его имя окутано таким немыслимым количеством мифов, что даже его лечащие врачи всякий раз расходятся в показаниях. Когда процессия удаляется вглубь коридора к больничным палатам, я  отхожу от стены и всматриваюсь в приоткрытую дверь кабинета, откуда вывели человека, всем известного как Джокера. Это кабинет его лечащего врача, Чарльза Фишера. Я уже делаю шаг по направлению к этой двери, чтобы поинтересоваться, всё ли у него в порядке, но голос у меня за спиной заставляет вздрогнуть и обернуться.

- Харлин, - повторяет свой зов Дэниел. Я ещё раз оглядываюсь на кабинет доктора  Фишера, прежде чем направиться к своему жениху. Он так выделяется на фоне белых стен, халатов и формы пациентов в своём чёрном деловом костюме, что кажется каким-то совершенно чужим и инородным в этом месте.
- Почему ты не подождал внизу? Не стоило сюда подниматься, - я коротко касаюсь губами его щеки в дежурном приветственном поцелуе. Аркхем – в принципе не лучшее место для тактильного проявления чувств.
- У меня было небольшое дело к твоему отцу. Ты выглядишь бледной, всё в порядке?
- Да, - немного неуверенно отвечаю я, с трудом отвлекаясь от мыслей об увиденном только что. – Да, всё хорошо. Куда мы едем?
- Это сюрприз.

***

Дневник Харлин Квинзель, 7 октября 1982
«Практика в лечебнице Аркхем, день 25й
Вчера вечером Дэниел сделал мне предложение. Это было так странно и глупо, я всё испортила. Когда он встал на одно колено в том ресторане, я поперхнулась креветкой, и когда он спросил, выйду ли я за него, я плюнула ему в лицо. Кажется, он воспринял это как согласие. Интересно, могла бы моя помолвка быть ещё ужаснее? Я смеялась и не могла остановиться, креветка так смешно отскочила от его очков. Дэниел терпеть не может морепродукты, у него на них аллергия.»


- Ты выглядишь недостаточно счастливой, - замечает мама, передавая мне тарелку с сыром. – Дэниел – чудесный мальчик, такой умный, образованный, из хорошей семьи, - нахваливает мне моего же жениха как кусок парной говядины на рынке.
- Согласен, очень достойный молодой человек! – включается в разговор папа, пережёвывая солидный кусок свиной отбивной.
- Я счастлива, - пытаюсь заверить родителей и изобразить счастливую улыбку. Наверное, я и вправду счастлива, мне хорошо с Дэниелом, интересно, весело – он именно такой, как описала мама. – Я просто устала. В понедельник распределение пациентов, ни о чём больше думать не могу.
- Как раз вовремя, - бормочет отец, задумчиво перекатывая горошек вилкой по тарелке.  Подняв глаза, тут же встречается с моим пытливым взглядом и глубоко вздыхает, откладывая вилку. - Всё равно об этом завтра будет говорить вся больница. Доктор Фишер в реанимации, один из пациентов напал на него вчера. - он качает головой, откладывая вилку. Доктор Фишер - один из ведущих психиатров клиники, он ведёт самых сложных пациентов. Отец и без того часто жалуется на дефицит кадров, а теперь ещё и это.
- И что же сделал этот пациент? - я стараюсь сделать всё, чтобы мой голос не звучал взволнованно. Так вот, что я видела вчера.
- Он выдавил ему глаза, - отвечает отец, и вилки откладываем уже мы с мамой. Ужинать резко перехотелось.
Артур Флекк не впервые нападает на своих докторов, многие уверены, что он неизлечим.

***
- .... Квинзель, пациент Билл Монелли, обсессивно-компульсивное расстройство, - объявляет мистер Оливер среди прочих. Лиам гадко усмехается, явно подготавливая новую порцию тухлого юмора на тему моего отца и самого лёгкого пациента. Ему досталась Саманта Кэрр с шизофренией. - Если ни у кого нет вопросов, можете подойти и взять истории своих пациентов у меня на столе... Да, доктор Квинзель?
Все как один оборачиваются на меня, некоторые уже ринулись к столу, и теперь замерли в движении как на стоп-кадре.
- Доктор Оливер, я слышала, что Артур Флекк сейчас нуждается в лечащем враче. - По кабиенту проносится гул насмешливого шёпота.
- Да, это так, мисс Квинзель, - осторожно соглашается мистер Оливер. - Но Артур - очень сложный пациент...
- Я бы хотела взять его вместо Монелли, если это возможно, - перебиваю я наставника, который явно сбит с толку моей просьбой. Его тоже, как и всех здесь, очень будоражит моя фамилия, и я точно знаю, какую фразу он произнесёт после.
- Видите ли, доктор Квинзель, я не имею полномочий назначать специалиста этому пациенту. Боюсь, данное решение придётся согласовывать с главврачом. - Взрыв хохота. Ненавижу.

***
Нехорошо подслушивать чужие разговоры, но я сижу, прильнув к приоткрытой двери в приёмной отца и стараюсь не дышать лишний раз, вслушиваясь в каждое слово. Секретарша на рабочем месте отсутствует, что даёт мне столь необходимую тишину в помещении.
- Пусть берёт, - голос отца даже как-то подозрительно весел. Кажется, мистер Оливер не успел сказать ему, что я жду в приёмной, поэтому говорить тихо он даже не пытается. - Это идеальный вариант! Одного сеанса будет достаточно, чтобы моя девочка и думать забыла о работе здесь.
- У неё высокие показатели, она могла бы стать отличным врачом, и...
- Знаешь что, Оливер. Я не хочу, чтобы моя дочь всю жизнь проторчала здесь среди психопатов, отморозков и убийц! Я хочу, чтобы она сидела дома со своим мужем и рожала ему детей!
- Но Флекк опасен! Санитары не отходили от кабинета Фишера весь сеанс, но Вы сами знаете, чем всё кончилось!
- Флекк никогда не нападает на первом сеансе, -отмахивается отец. - Доктор Оливер, Вы задали вопрос, я высказал своё одобрение, что Вы ещё от меня хотите?!

***
Дневник Харлин Квинзель, 11 октября 1982
«Практика в лечебнице Аркхем, день 29й
Должно быть, я сошла с ума, и психиатра нужно было назначить мне. Зачем я вообще попросила этого пациента? Его история - тёмный лес. Кажется, никто вообще не понимал, что он говорит, но на каждом сеансе он смеётся. Я знаю, что это нарушение одной из функций нервной системы, но тот смех, он звучал так тревожно жутко. Мы учим своих пациентов быть откровенными со своим дневником, говорить ему только правду. Так вот, правда в том, что я боюсь.»

- Доброе утро, Артур, - приветствую я мужчину, которого заводят в мой кабинет двое санитаров. Он не сопротивляется, не вырывается, и вообще ведёт себя крайне смирно, но они  крепко держат его под руки. Флекка сажают на стул передо мной. Когда они уходят, мой пациент даже не оглядывается на закрытую дверь. - Меня зовут доктор Харлин Квинзель, и я буду Вашим лечащим врачом, - стараюсь говорить как можно спокойнее и увереннее. Я открываю блокнот на чистой странице и поднимаю взгляд на мужчину, который кажется блеклым и бесцветным даже на фоне однотонных декораций Аркхема - ничего общего с тем самым разрисованным гримом маньяком Джокером. - Как Ваши дела, Артур? Вы хорошо спали сегодня? Вас не мучили кошмары? Давайте знакомиться, расскажите о себе.

Отредактировано Wanda Maximoff (2021-06-29 13:29:49)

Подпись автора

ав от bjork

Я недовольно поджимаю губы, когда моего пациента пристёгивают ремнями к креслу, но ничего не спрашиваю – и так понятно. Распоряжение главврача. Мне это не нравится, но я не препятствую. Так даже лучше, успокаиваю я себя, так правильнее, так безопаснее, да, несомненно. Я испытываю странный комплекс чувств. Передо мной живая легенда Аркхема, человек, которому припысывают как минимум убийство мэра и попытку разжигания революции, всё то время, что мне приходилось лишь слышать о нём, он был словно чем-то мифическим, далёким и неодушевлённым, как будто ненастоящим человеком. Сейчас я вижу его живьём – худого, измождённого, жалкого, совсем не кажущегося опасным. Внешность обманчива. Я ловлю себя на мысли, что моя жалость к нему не сродни сочувствию, она, напротив, какая-то снисходительная, если не сказать брезгливая.

- Прошу прощения, конечно, - киваю я, когда Артур просит обращаться к нему иным именем. Это не новость для психиатра, каждый третий пациент в попытке сбежать от травмирующего прошлого видит простейшим шагом забыть своё имя, спрятавшись под обманчивым звучанием чужого. – Джокер, - повторяю я отчётливо за мужчиной. – Давайте попробуем сначала, я доктор Квинзель, Ваш лечащий врач, - повторяю я, поправляя немногочисленные канцелярские принадлежности на своём столе.

Артур не отвечает, но меняется в лице – он сдвигает брови, словно пытаясь вспомнить что-то важное, а потом, едва я открываю рот, чтобы повторить вопрос про сон и самочувствие, мой голос утопает в звучании его жуткого смеха. Я была к этому готова, но мне не по себе. Надо переждать. Но, увы, этого сделать мне не дают. Двое санитаров буквально взрываются в кабинет, вооружённые смирительной рубашкой, и начинают грубо хватать моего пациента за предплечья и расстегивать ремешки.

- Не нужно, это нервное расстройство, я знаю, как с этим работать, - я выбегаю из-за стола, но мужчины словно меня не слышат. Артур продолжает смеяться, и лицо его при этом корчится в гримасе боли - он хотел бы это остановить больше всего на свете, но ему не дают даже возможности. - Прекратите, вы делаете ему больно! - выкрикиваю я, когда Флекк получает оплеуху от раздраженного санитары, видимо, посчитавшего, что смех пациента как-то ему мешает.

- Приказ руководства, - выцеживает из себя второй. - Не знаешь, что случилось с его предыдущим врачом, милочка? - ехидно спрашивает он, застегивая ремешки на рубашке.

- Доктор Квинзель, - холодно поправляю я. Мужчина на секунду замирает, услышав знакомую фамилию, словно пытаясь понять, при чём тут главврач, но короткий взгляд на мой бейдж вызывает ухмылку на его щетинестом лице.

- Ну да, доктор. - Его напарник не справляется, и ему приходится отвлечься от бесед со мной. - Да чо ты там копаешься? - Он дёргает ремешок слишком сильно - так, что сквозь смех я слышу болезненный стон.

- Нельзя так крепко затягивать! - я порываюсь вмешаться, но санитары выставляет руку вперёд, не позволяя мне приблизиться. Пациента уводят, и я выбегаю в коридор больницы, от стен которой отражается болезненный смех. Я вижу, как один из санитаров пихает Артура локтем под ребра, и тот сгибается пополам, задыхаясь и захлебываясь собственным смехом, но его продолжают безжалостно подгонять.

***

- Это ради твоей безопасности! - выкрикивает мой отец, выслушав мой поток праведного негодования. Он замолкает, потому что секретарша принесла мне чай.

- Это мешает моей терапии. И это, и то, как с ним обращаются, - в отличие от отца, я его секретарши не стесняюсь. - Никаких санитаров во время сеансов! Если мне выдавят глаза, оторвут уши или что-либо ещё, это будут мои проблемы, - я чувствую, что у меня все ещё дрожат руки, но в голосе этой дрожи нет.

- Ладно, - неожиданно сдаётся отец. - Но кресло с ремнями мы оставляем, это не обсуждается. - Видимо, он и сам прекрасно понимает, что при наличии ремней все остальные меры предосторожности излишни.

- И попроси секретаршу внести в расписание сеанс с Артуром на завтра. Сегодня у нас и минуты не было. - Я игнорирую отцовское фырканье и покидаю кабинет. Руки всё ещё бьёт мелкая дрожь.

***

- Есть сигарета? - спрашиваю я у девушки в белом халате без бейджа, единственной посетительницы курили в настоящий момент. Кажется, дежурная медсестра дневного стационара. Она молча протягивает мне пачку, и у меня не с первого раза получается вытащить сигарету. Я разглядываю её несколько секунд, словно пытаясь понять, что с ней делать. Я никогда раньше не курила. -И зажигалку, если можно, - бормочу я. Усмехнувшись, девушка даёт мне прикурить от своей зажигалки.

От первого глотка дыма я закашливаюсь, глаза слезятся - видимо, зря я это. Говорят, что курение успокаивает  нервы, но валерьянка справляется с этим не хуже.

- Первый сеанс с Джокером? - усмехается девушка, прежде чем сделать глубокую затяжку. Мне хочется спросить, откуда она узнала, но кашель не позволяет мне изъясняться сколько-нибудь членораздельно. - Да все уже знают про выскочку, которая решила прыгнуть выше головы, - пренебрежительно отмахивается девушка, выдыхая густые клубы дыма. - Делают ставки, долго ли ты протянешь, - пожимает она плечами.

- Понятно, - невнятно бормочу я, откашлявшись. -Все уверены, что я не справлюсь, - констатация факта. В мои силы не верит никто ровным счётом, включая меня саму.

- Да ты вообще что-нибудь знаешь о нём, кроме истории болезни? - хмурится девушка и, кажется, начинает злиться. - Ты знаешь, в какой среде он жил? Что его окружало? Да ты хоть раз в жизни в метро спускалась, принцесса? - Я молчу. Такое чувство, что своим поступком я навлекла на себя ненависть даже тех людей, которые до этого обо мне и знать не знали. - Он ненавидит таких вот самовлюбленных избалованных богачей как ты. Напомню, он их убивал, - выплевывает девушка, прежде чем потушить окурок в пепельнице. - Да ты и недели не продержишься. - Недоброй усмешкой она словно забивает последний гвоздь в крышку моего гроба и оставляет меня в задымленном помещении в одиночестве. Я прижимаю фильтр к губам и пытаюсь сделать ещё одну затяжку - снова кашель. Но скоро я войду во вкус.

***

Конец рабочего дня. Дэниел позвонил и сказал, что задержится на работе, отец настоял, чтобы я ехала домой с его водителем. Что ж, так даже лучше. Я не готова никому рассказывать, что чувствую, равно как и делать вид, что всё в порядке. Вечером запишу всё в дневник, проанализирую, и мне станет легче.

Коридоры Аркхема почти опустели, всех пациентов уже отправили по палатам, а большая часть медперсонала разошлась по домам. Повинуясь неведомому чувству, я сворачиваю в сторону одиночных палат. Все они запреты, но в каждой двери есть небольшое смотровое окошко. Из-за двери палаты моего пациента доносится невнятные стоны и бормотание, несколько санитаров в конце коридора торопливо прячут карты. Я немного медлю, прежде чем отодвинуть затвор и заглянуть в комнату. То что я там вижу, заставляет меня отпрянуть от двери.

- Почему он ещё в рубашке? - выкрикиваю я санитарам, двое из которых направляются ко мне. - Почему вы не сняли рубашку? Прошло уже почти семь часов!
- Да он так и всю ночь полежать может, ему нравится! - заявляет высокий полноватый мужчина с залысинами, коллеги реагируют на его слова одобрительным ржанием.
- Снимите сейчас же, - командую я, хотя уже успела понять, что всерьёз молодых докторов здесь никто не воспринимает.
- Да пожалуйста, милочка, - хмыкает один из них, и на этот раз я его даже не поправляю, лишь жду, когда тот откроет палату. Распахнув дверь, он и его компаньон входят в помещение, один из них чертыхается, наступив в миску с какой-то серой субстанцией, от которой в разные стороны разлетаются несколько мух. Я аккуратно переступаю разбросанный "ужин" и подхожу к только что освобожденному от пут пациенту.

- Вы в порядке, Артур? - я склоняюсь над ним, пока он пытается размять затекшие руки. Касаюсь его плеча и чуть надавливаю на него, чтобы мужчина опустился на спину. - Вам нужно отдохнуть, Артур, - говорю я, накрывая его тонкой, изъеденной молью простынёй.

- Шли бы Вы отсюда, дамочка, - санитар без церемоний хватает меня за предплечье и едва ли не выталкивает в коридор.

***

Дневник Харлин Квинзель, 12 октября 1982
«Практика в лечебнице Аркхем, день 30й

В течение дня мне так много хотелось сказать, а сейчас совсем нет мыслей, голова будто опустела. Но я попробую. У меня не сходится, совсем не сходится. Джокер творил страшные вещи, но тот человек, которого видела я, едва ли способен даже муху прибить. Кстати о мухах, его палата, запах, состояние, еда - ужас, меня бы стошнило, не будь я так встревожена. Возможно, та девушка права, её слова не выходят у меня из головы. Мне нужно узнать его лучше, чтобы понять, и сеансов явно не достаточно.
После работы я отпустила Чарли домой и решила спуститься в метро. После того случая с убийством трех парней с Уолл Стрит, все, кто может это себе позволить, предпочитают передвигаться на своих машинах или такси.  В метро грязно, душно и ужасно пахнет. Забавно, практически то же самое я написала о палате своего пациента. Люди там... Не знаю, обычные. Такие, как и везде, меня пугали не они, а предостережения, которыми кормили меня родители, Дэнни и все вокруг. Мне понравилось наблюдать за ними, как они общаются, жестикулируют, как смеются и что читают.
А, да, ещё я много думаю о том, что сказал Артур, он просил называть его мистер Уэйн, я читала в отчёте доктора Стоунера о навязчивой идее Артура, которую внушила ему мать, тоже некогда содержавшаяся в Аркхем. Он сейчас на пенсии, может, получится поговорить с ним на выходных."

***

- Доброе утро, Артур, - здороваюсь я с пациентом, которого заводят в мой кабинет и, как и в прошлый раз, пристегивают ремешками к креслу. Я жду, когда санитары закончат и покинут кабинет, после чего подхожу к небольшому комоду, на котором стоит  электрический чайник. - Какой Вы любите чай, Артур? - я жду, что он снова меня поправит, но мне больше нравится это его имя, оно личное, честное, оно - не маска, а то, что под ней, и именно до этого я хочу докопаться. Я достаю заварку из шкафчика, чашки и начинаю свои нехитрые приготовления. Ставлю перед пациентом чашку с горячим чаем и вазочку с домашним печеньем, после чего склоняюсь над креслом и  расстёгиваю ремешки на запястья. - Это будет нашим секретом, Вы умеете хранить секреты, Артур?

Отредактировано Wanda Maximoff (2021-06-30 07:33:51)

Подпись автора

ав от bjork

Собеседование при поступлении в аспирантуру в клинику Аркхем.
Харлин Квинзель, этап #4
- Почему Вы выбрали профессию психиатра, мисс Квинзель? - голос мужчины в белом халате невозмутим, он даже не смотрит в монитор, на котором отображаются диаграммы, отражающие любые изменения в моём давлении, пульсе, скорости речи и бог знает в чём ещё. Множество тонких проводов ведут от моих висков, запястий, манжета на правом плече к одному большому гудящему ящику.
- Мой отец посвятил свою жизнь психиатрии, я хочу продолжить семейное дело. - Ложь. Мужчина в белом халате бесстрастно записывает что-то в свою тетрадь, даже не  взглянув на показатели.
- Вы готовы к тому, что Вам придётся работать с серийными убийцами, маньяками, насильниками и другими социально опасными личностями, избежавшими тюремного заключения в следствии признания их психически невменяемыми? - голос всё такой же ровный и невозмутимый, словно речь идёт не о маньяках и насильниках, а о переходе дороги на красный свет.
- Да, на протяжении всех лет обучения нас готовили к работе с такого рода пациентами, - отвечаю я и сама верю своим словам. Я без пяти минут врач, конечно я готова. Тогда откуда это "нас"? Я угодила в психологический капкан, невольно попытавшись приобщиться к другим студентам, которым так же втолковывали эти прописные истины. Но мужчина словно не замечает моей оплошности, во всяком случае, он никак её не комментирует. Впрочем, он вообще ничего не комментирует. Вместо этого он переходит к следующему вопросу.
- Вы боитесь, мисс Квинзель?...

Я ответила нет. В тот момент я, должно быть, не лукавила и действительно верила в это. Верила, что моя подготовка близка к блестящей, что я справлюсь с любым пациентом, даже таким, как Артур Флекк. Сейчас всё видится совсем в другом свете - мрачном, тусклом, пугающие безнадёжном. Методики, которым нас обучали в институте, не учитывают огромного количества факторов - условия содержания пациентов, качество еды, рукоприкладство персонала, ужасные санитарные условия, ограниченное количество терапевтического времени, дефицит лекарственных препаратов. В теории всё гораздо проще и стерильнее. В теории я действительно ко всему готова и ничего не боюсь. Сейчас же, стоя спиной к пациенту и заваривая ему зелёный чай, по цвету и впрямь напоминающий его волосы, так же имеющие мало общего с зелёным, я пытаюсь унять дрожь в руках. Он пока ещё пристегнут ремешками к креслу, и я пытаюсь договориться с внутренней трусихой о том, чтобы хоть немного приблизить условия содержания Флэка к применимости тех методик, которые я столько лет старательно изучала по учебникам.

Когда я ставлю перед ним чашку и медлю несколько секунд, он, должно быть успевает принять сей жест за очередное издевательство - вот твой чай, вот печенье, а теперь поди съешь со связанными руками - ведь к такому он привык, верно? Или к чему-то в этом духе. Я не знаю наверняка, но такое предположение подстёгивает меня. Пациент не произносит ни звука, пока я расправляюсь с ремешками. Он не делает резких движений, медленно и осторожно тянется к вазочке с печеньем, но делает это не потому что боится меня, а напротив, он чувствует мой страх и беззастенчиво даёт мне об этом понять.

- Да, я боюсь Вас, Артур, - отвечаю я, вновь невольно повторяя его имя. Забавно, но немалой смелости стоит признаться в собственном страхе. Пока я иду к своему рабочему месту, он говорит, что мог бы сделать со мной, будь это в его интересах, но меня это почему-то не пугает - словно кипяток и острые осколки - это нечто игрушечное, совершенно не опасное. - Спасибо, - на всякий случай всё же благодарю я мужчину за благородное решение не перерезать мне горло осколками блюдца.

Пациент: Артур Флэк
Диагноз: геластическая эпилепсия,
раздвоение личности,
депрессивный синдром,
социальная дезадаптация
Требуется повторная диагностика.
13 октября 1982. Сеанс #2
На начало сеанса нервное состояние пациента стабильное. Аппетит хороший. Настроение доброжелательное. Готовность к диалогу.

- У меня будет к Вам несколько вопросов, - начинаю я, поправляя очки на переносице. - Расскажите мне о Вашем пребывании в Аркхеме. Обо всём, что сочтёте важным - о режиме дня, о врачах, лекарствах, как часто Вас наказывают и за что, сколько часов в день Вы проводите в смирительной рубашке, как спите, чем питаетесь, чем занимаетесь в свободное время, ведёте ли дневник - всё, что придёт на ум. - Объём информации, который мне интересен, неисчерпаем, и я прекрасно понимаю, что пациент мог быть не готов к прямым вопросам, судя по прочитанным мной карточкам, другие врачи просто молча слушали бессмысленный поток сознания, приносимый пациентом в кабинет, делали невнятные пометки и шли уплетать свой ланч. Не факт, что через пару месяцев я не стану такой же, но пока я настроена решительно. - Не переживайте, если что-то упустите. Если вспомните что-то важное позже, сможете рассказать в любое другое время.

Отредактировано Wanda Maximoff (2021-06-30 23:31:56)

Подпись автора

ав от bjork

Кажется, мой пациент полностью удовлетворён тем фактом, что его врач боится его до дрожи в коленях. Отличное начало медицинской практики, Харлин. Впрочем, есть и плюсы, прошло уже несколько минут, а Флекка ни разу не настиг приступ, напротив, кажется, что он в отличном настроении и ничто не предвещает нервных потрясений. Мне даже хочется надеяться, что это своего рода успех.

Однако пациент явно не намерен дать мне расслабиться, в ожидании ответов на свои вопросы я пробегаю взглядом по первой записи в истории болезни, внесённой моею рукой, а когда поднимаю глаза, у самого своего лица вижу руку с неестественно тонкими и длинными пальцами, украшенными крупными бусинами выделяющихся суставов. Я замираю, как мелкий пушной зверёк перед разинутой пастью удава. Что будет теперь? Он разобьёт стёкла моих очков, чтобы осколки полетели мне в глаза? За одну секунду я успеваю тысячу раз пожалеть, что расстегнула чёртовы ремни. Но я даже не успеваю зажмуриться, ловким движением бывалого фокусника Артур срывает с моей переносицы очки. Первые пару секунд мой лишённый диоптрической помощи взгляд пытается сфокусироваться на лице собеседника. Он не пытается сбежать или вытворить что-либо ещё, он возвращается в кресло, как ни в чём ни бывало, и мурлыкающим голосом поясняет свой внезапный жест. И пояснение, пусть и не вполне приемлемое для подобного поведения в рамках социальных норм, действительно имеет под собой глубокую ассоциативную логику. Я пытаюсь запомнить эту мысль, не решаясь взять ручку и вновь потерять пациента из поля зрения.

Мой взгляд фокусируется на его лице, мы сидим достаточно близко друг к другу, и его черты довольно чёткие, но уже не так хорошо различимы тени, которые залегли под его глазами, не бросаются в глаза мелкие порезы от неосторожного бритья, широкие поры на носу, впалые щёки, потрескавшаяся кожа на губах. Черты лица всё те же, но само лицо кажется мягче, и как будто даже красивее. Безумие, но, похоже, сквозь очки я рассматривала его, но не придавала значения его внешности, словно она и вовсе не имеет этого значения, словно это стандартная болванка без каких-либо важных отличительных признаков. Эта мысль заставляет меня проглотить застрявший в горле протест. Должно быть, это неправильно, пациент не должен позволять себе подобных вольностей по отношению к доктору, но сейчас некому мне сказать, что моё поведение непрофессионально, некому дать мне тысячу советов, как надо, даже некому поглумиться и сказать «спроси у папочки». В этом кабинете только я принимаю решение, как быть, и я решаю действовать по ситуации, игнорируя чёткие инструкции.

Выждав моей реакции и не получив отклика, мужчина всё же возвращается к тем вопросам, которые я задала минутами ранее. Он смотрит на меня с недоверием, словно опасается, что я использую полученную информацию против него. Но с чего бы ему так думать? Неужели нечто подобное уже случалось? Я вспоминаю доктора Фишера, и мне начинает казаться, что сомнение пациента вызвано всё-таки чем-то другим. Быть может, он не доверяет конкретно мне, как новому человеку. А может, всё дело в том, что я пошла не по учебнику, следуя которому нужно в первую очередь спрашивать больного о самочувствии, ночных кошмарах и негативных мыслях. Конечно, может, не стоило менять сценарий, но я уже начала, а значит, остаётся только гнуть свою линию.

- Артур, – я снова порываюсь поправить очки на переносице, но останавливаю жест на полпути, вспомнив, что их там нет. Но забрать их у мужчины я не решаюсь, и просто продолжаю свою мысль как ни в чём не бывало. - Мне важно знать о вещах и явлениях, которые влияют на Вас в данный момент, на Ваше самочувствие, настроение, нервное состояние. Обстоятельства сложились таким образом, что Ваша свобода ограничена стенами клиники, соответственно, всё происходящее в её пределах и составляет Ваше окружение. Я бы хотела знать не просто сухие факты, а Ваше отношение и Вашу реакцию. Если Вы не готовы рассказать о чём-то сейчас, можете сделать это позже, или не делать вообще – это Ваш выбор. – Я ещё не могу предсказать его реакцию на конкретные слова, фразы, интонацию. Что может спровоцировать следующий приступ? Что вообще спровоцировало предыдущий? Артур для меня одна большая загадка, которую я полна решимости разгадать. Но это будет невыполнимой задачей, если у меня не получится наладить контакт с пациентом. – Я хочу помочь Вам, Артур, для этого нам нужно научиться доверять друг другу. Вы готовы попробовать? – Я уже продемонстрировала своё доверие, расстегнув ремни на его запястьях и подарив свободу движений. Не знаю, способен ли Джокер давать оценку таким жестам логически или интуитивно, но мне хотелось бы верить, что какой-то кредит доверия я сумела себе обеспечить. - Вы можете начать с чего-то простого, незначительного на Ваш взгляд, что бы Вы могли рассказать любому человеку не обязательно мне.

Отредактировано Wanda Maximoff (2021-07-03 14:27:34)

Подпись автора

ав от bjork

Готовность к диалогу – так я написала, кажется. Похоже, я поторопилась с выводами. То, что происходит сейчас, меньше всего похоже на диалог. Артур пытается ускользнуть от ответа. Я бы предположила, что он кого-то боится или опасается, что я поведаю кому-то о его страхах и недовольствах, быть может, кто-то ему угрожает, в то время как принято считать, что именно он представляет угрозу. Я могу предположить что угодно, множество версий, но психиатр ни в коем случае не должен полагаться на свои лишь догадки – нам вдалбливали это в головы с первых дней основного курса. Мышление каждого человека уникально, а у пациентов с психическими отклонениями оно может кардинально отличаться от вашего собственного. Если очистить свои мысли от собственных догадок, в сухом остатке я получаю подозрительность и недоверие Артура, точные причины которых мне пока не известны. Мне даже не известно, доверял ли он вообще когда-нибудь психиатрам и был ли с ними сколько-нибудь откровенен. Он слишком давно в этом варится, в то время как я новичок, кажется, его это забавляет. Плохая новость – я пока слабо представляю, за что уцепиться, хорошая новость – пока я кажусь ему забавной, у меня есть шансы остаться невредимой.

- В этой папке несколько субъективных точек зрения разных специалистов, судьба которых сложилась не лучшим образом, - осторожно замечаю я. -  Я бы хотела составить своё собственное представление, если... - "Вы позволите" затерялось в его внезапном вопросе про дневник. Я даже не поняла сначала, вопрос это или утверждение. Пальцы правой руки машинально легли на чёрный кожаный переплёт моего дневника. - Да, веду, - отвечаю, отнюдь не радуясь смутному ощущению, что мы поменялись ролями, это я должна спросить, ведёт ли он дневник.

Впрочем, Артур вовсе не собирается устраивать мне допрос. Уловив мою мысль, словно она прозвучала вслух, мужчина отвечает на вопрос, который лишь промелькнул в моём сознании, даже не успев толком оформиться. Он рассказывает, что отказался от дневника, так как о карьере комика пришлось забыть, но проблема похоже не в этом. Он говорит, что у него забрали одну из принадлежностей - то ли блокнот, то ли ручку, и его растерянная почти детская грусть отражается в глазах. Я знаю, что забрали у него именно ручку, как заострённый предмет, который пациент может применить не по назначению. И Джокер однажды именно это и сделал.

- Давайте построим нашу беседу как знакомство. Если Вам так будет удобнее, начнём с меня. Вы говорите, что ничего обо мне не знаете. А что бы Вы хотели узнать, Артур? Артур? - он вздрагивает, словно очнулся от сна, и начинает говорить, немного мямлит, проглатывая окончания, но с каждым словом его речь звучит всё отчётливее. Он словно оправдывается перед самим собой за прошлое, а я растерянно вслушиваюсь в звучание его голоса.

- О какой боли Вы говорите, Артур? - негромко спрашиваю я, не до конца понимая, закончился ли этот монолог или просто повисла лирическая пауза. Но мужчина не спешит пускаться в подробности. - Что вызывает у Вас боль?

Отредактировано Wanda Maximoff (2021-07-29 09:14:03)

Подпись автора

ав от bjork

Мне казалось, я ухватилась за ту ниточку, потяну в за которую, сумею размотать клубок мыслей в голове Артура и вывести хоть на откровенность. Но я вновь ошиблась. Должно быть, мистер Оливер был прав, я не готова к работе с таким пациентом. Он задаёт вопросов больше, чем даёт информации, словно это он психолог, а я у него на сеансе. Тем не менее, кажется он вполне вменяемый, когда рассуждает о равнодушии.мыслт на стыке психологии и философии, он спрашивает про моих родителей, коллег, друзей:

- Да, - отвечаю я уверенно на все вопросы сразу, прежде чем задуматься над ответом, но чем интенсивнее мой мозг начинает разбирать завалы памяти, пытаясь отыскать фрагменты воспоминаний, соответствующих заданному вопросу, тем больше сомнений у меня появляется. Причём, не столько в окружающих, сколько в себе самой. – Думаю, да…

На первых трёх курсах университета у меня была подруга, Пэм. Жизнерадостная красавица с огненной шевелюрой. Мы были неразлучны, проводили вместе всё время как на учёбе, так и вне её. Мне казалось, что эта дружба навсегда, что всё будет меняться, а нам с Пэм всё будет ни по чём, ведь мы лучшие подруги. Но потом Пэм нашла стажировку, стала встречаться со своим начальником, и времени мы стали проводить вместе в разы меньше. Что самое странное, и сейчас я это понимаю, я не испытывала недостатка в общении с ней, я не скучала, пренебрегала её звонками, часто сама забывала перезвонить, и когда она перестала выходить на связь, я, кажется, даже не заметила этого. Сначала экзамены, потом летняя практика, потом знакомство с Дэнни и снова учёба, сессия. Когда я вынырнула из этого водоворота и вспомнила о Пэм, уже как-то и неловко было ей звонить. А когда позвонила в её день рождения, то оказалось, что она продала квартиру два года назад и уехала в неизвестном направлении. Наверное, если бы я поддерживала с ней связь, то знала бы, где она сейчас, но мне было всё равно. Я была равнодушна. Интересно, когда мне было безразлично, где она, что с ней, и как она живёт, она считала, что у неё есть друг? И ещё мне интересно, почему, когда я вспоминаю эту историю, мне стыдно вовсе не перед Пэм, а перед человеком, с которым я общаюсь впервые в жизни, и который так проницательно смотрит мне в глаза.

- Знаете, Артур, есть вещи, в которых невозможно быть уверенным наверняка, сколь очевидными они бы ни казались, - осторожно начинаю я. Это не так просто, как казалось в теории. Пока я училась, то была уверена, что смогу говорить точными формулировками, что в моих учебниках есть ответ на любой вопрос, какой бы ни задал пациент. Но сейчас я не только не могу вспомнить точных цитат, но и вообще все мои знания будто улетучились. – Равнодушие – это не обязательно оружие, направленное против кого бы то ни было, в большей степени это защитный механизм. Чем тяжелее обстоятельства вокруг, тем выше потребность каждого человека обезопасить себя от их влияния. Я веду дневник совсем недавно, - улыбаюсь одними губами, немного как будто бы даже виновато. – Боюсь, с ним я пока не рассуждала на подобные темы. Вы не бываете равнодушны к окружающим вас людям и событиям?

А знаете ли Вы, Артур, что у доктора Фишера недавно умерла жена? Знаете ли Вы, Артур, что у доктора Бамби трое детей? Знаете ли Вы, Артур, что оставили двенадцатилетнего мальчика Брюса сиротой? Знаете ли Вы, Артур, что внучка Мюррея смотрела прямой эфир в момент его убийства? Были ли Вы неравнодушны к этим людям, когда наказывали за равнодушие их близких, Артур? - вопросы, которым не суждено быть озвученными. Доктор не должен осуждать, не должен относиться предвзято, он должен быть предельно объективен и оставить всё личное за порогом кабинета, иначе ничего не выйдет.

Подпись автора

ав от bjork